Она вздохнула и вытерла слезы, струившиеся по ее щекам.

— Ты не должна думать о нем плохо. Он всегда был хорошим мужем — почтительным и добрым. Однако он слаб на женщин, а Кариеса честолюбива. Сомневаюсь, что она сама знает, кто отец ее ребенка.

— А император в курсе, что все это известно тебе? — спросила Дагиан.

— Конечно же, нет. Согласно традиции, все эти годы я была идеальной римской женой. Я не замечала его женщин, они не заслуживают моего внимания.

— Но твоя собственная племянница?! — Дагиан была ошеломлена.

— Я уже давно вступила в зрелый возраст, Дагиан, и не хочу потерять мужа. Храня молчание, я тем самым удерживала его в семье.

Дагиан, сама того не желая, улыбнулась. Многие считают Ульпию Северину глупой, но на самом деле она очень умна.

— Но как же ты можешь любить свою племянницу, если знаешь, что она предала тебя?

— Я терпеть не могу эту сучку, — последовал ответ. — Но никогда не доставлю Кариесе удовольствие, дав ей понять, что она заставляет меня страдать.

Ужасный пронзительный крик прорезал стоявшую в доме тишину, женщины встали и поспешили в спальню Кариссы. К ним присоединился Марк, вышедший из своего кабинета, в котором теперь проводил большую часть времени. В комнате стоял неприятный сладковатый запах. Марк большими шагами ринулся к окнам и распахнул ставни, впустив в комнату немного свежего воздуха.

На постели извивалась Кариеса. Она стонала и молила об облегчении.

— Помоги мне, мама Юнона! Помоги своей дочери родить императора!

— Претензии лисицы! — прошептала Ульпия. Акушерка отвела всех троих в сторону, а ее ассистентка помогала женщине.

— Положение серьезное, благородные господа. Ребенок идет ножками, но я перевернула его. Однако он слабеет, а мать не помогает ему появиться на свет. Чем дольше будут продолжаться роды, тем тяжелее будет и ей, и ребенку. Она потеряла слишком много крови, я по-настоящему обеспокоена.

— Могу ли я чем-нибудь помочь? — спросил Марк.

— Сядьте возле жены и приободрите ее! — акушерка смотрела с извиняющимся видом. — Она — нелегкая пациентка, господин, — объяснила она.

— Могу себе представить, как с ней трудно, — ответил он. — Кариеса любит, чтобы все происходило легко и мгновенно. Должно быть, она испытывает шок от того, что ребенок не выпрыгнул из ее матки, полностью одетый.

— Марк!

Дагиан была потрясена, но Ульпия положила на руку Марка свою мягкую ладонь.

— Поступки Кариссы всем нам причиняют страдания, Марк, — сказала она.

Он посмотрел на нее долгим взглядом, а потом со вздохом уселся возле жены.

— Тебе придется поднатужиться. Кариеса! — спокойно произнес он. — Роды — это тяжелая работа.

Она повернула к нему лицо, но, увидев выражение озабоченности вместо его обычной насмешливости, почувствовала облегчение.

— Ты останешься со мной?

— Да, я останусь, пока не родится ребенок.

— И ты примешь этого ребенка как своего собственного?

— Нет, — ответил он. — Не приму.

— Но ты должен сделать это?

— Ни один человек в Риме ни на мгновение не поверил, что я — отец твоего ребенка. Кариеса. Я буду содержать вас обоих, но не более того.

— Мой дядя накажет тебя, — захныкала она, а потом снова закричала, когда начались схватки.

— Тужься! — приказал он, и она повиновалась ему, — ребенок был дорог ей. Он — гарантия ее благосостояния и могущества в течение всей ее жизни. Он положит начало новой римской императорской династии цезарей.

Стиснув зубы, она стала тужиться. Она станет матерью императорского рода! Рим ляжет у ее ног, и даже этот гордый патриций, ее муж, в конце концов пожелает ее. Но когда это, наконец, случится, она отвергнет его!

Скоро! Скоро она будет держать свое дитя на руках! Снова ее пронзила боль, и она стала тужиться. Она услышала крик акушерки:» Я уже вижу головку ребенка!«, и это приободрило ее. С этого момента Кариеса с большим воодушевлением начала бороться, чтобы произвести на свет своего ребенка. Сквозь пелену боли она слышала, как все поощряют ее двигаться вперед, к окончательной победе. Боль все усиливалась по мере того, как ребенок с ее помощью продвигался вперед. Наконец могучим усилием она вытолкнула младенца, издав пронзительный крик. Потом, тяжело дыша, нетерпеливо произнесла:

— Дайте мне моего сына! Дайте его мне сейчас же! Они молчали. Почему они безмолвствуют? Несмотря на опустошающую слабость, ей с большим трудом удалось сесть.

— Дайте мне моего ребенка! — потребовала она. Почему ее сын не кричит?

Марк Александр вздохнул, и на его красивом лице появилось выражение жалости.

— Ребенок мертв, Кариеса, — тихо сказал он. — Я сожалею.

— Нет!

Они лгут ей! Ребенок не может быть мертвым!

— Дайте мне моего сына! — пронзительно закричала она. Марк кивнул помощнице акушерки, и женщина вручила Кариесе запеленутый сверток. Она нетерпеливо развернула белое льняное полотно, испачканное коричневыми пятнами родовой крови, и обнаружила… Ее водянисто-голубые глаза в ужасе выпучились.

— Это не мой ребенок! — прошептала она тихим, напряженным голосом, который вскоре перешел в истерический крик. — Что вы сделали с моим ребенком?!

— Ты держишь своего ребенка на руках, — сказал Марк без всякого выражения.

Кариеса несколько долгих минут смотрела на то, что лежало у нее на коленях. У этого существа была голова с почти плоской макушкой и лицо с гротескно искривленным ртом. У основания шеи тело разделялось на две половины с двумя парами плеч, от которых отходили три руки, три ноги и два набора развитых половых органов. Пуповина плотно обвилась вокруг шеи несчастного младенца, и все его тело имело синюшный оттенок. С криком ужаса Кариеса сбросила эта существо со своих коленей и завизжала:

— Это ты виноват! Ты проклинал меня! Ты наслал порчу! Потом она дважды судорожно вздохнула, и вдруг поток густой красной крови хлынул у нее изо рта. В то же самое время началось обильное маточное кровотечение.

Все кончилось так быстро, что у присутствующих едва ли было время, чтобы осознать происшедшее. Кариеса замертво упала на спину. Марк с проклятиями кинулся вон из комнаты. Ульпия Северина шагнула к постели и закрыла глаза своей племянницы. Потом повернулась к акушерке и ее помощнице со словами:

— Вы не должны обращать внимания на бред моей несчастной племянницы. В эти последние дни беременности она была сама не своя. Марк Александр прекрасный муж, и она была счастлива.

Акушерка с помощницей кивнули.

— Нам и прежде приходилось видеть такие сцены. Самые милые девушки сходят с ума, когда им говорят, что ребенок мертв. Бедная девушка! Но такова уж воля богов.

Акушерка начала собирать инструменты.

— Мы покинем вас, чтобы вы могли подготовить ее к погребению, госпожа.

Императрица милостиво кивнула.

— Вам, разумеется, заплатят в двойном размере за причиненное беспокойство, и мы можем положиться на вашу осмотрительность в том, что касается несчастного ребенка моей племянницы.

— Конечно, госпожа, — последовал спокойный ответ. Акушерка почтительно поклонилась и вместе с помощницей вышла из комнаты.

— Госпожа, — тихо сказала Ульпия, — созовите рабов, надо приготовить тело моей племянницы к погребению. С вашего позволения, я предпочла бы положить ее в нашу фамильную усыпальницу, а не в вашу.

Дагиан благодарно кивнула.

— Да, так будет лучше. Благодарю вас, Ульпия, — сказала она.

— Позовите рабов, — повторила императрица, — а потом идите к Марку. Теперь, возможно, он сможет жениться на своей настоящей любви. Скоро Аврелиан благополучно вернет Пальмиру в лоно империи. Он захвачен идеей воссоединения империи. Как только Пальмира покорится, ваш сын сможет отправиться на восток и жениться на своей даме.

— Не знаю, вряд ли это теперь возможно, — сказала Дагиан. — Женщина, с которой был помолвлен мой сын, — это Зенобия, царица Пальмиры.

— О дорогая, — пробормотала Ульпия. — Это представляет дело совсем в другом свете, не правда ли? Аврелиан очень рассердится, если при таких обстоятельствах Марк покинет Италию.