Он сочувственно усмехнулся.

— Когда станешь моей женой, сможешь повсюду ездить со мной, Зенобия.

— О, черт!

Она поняла, что ей придется остаться в женских апартаментах, где она окажется между Аль-Зеной и Делицией.

Он прочитал ее мысли и стал посмеиваться над ее разочарованием.

— О, мой бедный цветок, оказавшийся между осой и бабочкой!

— Откуда ты знаешь, о чем я подумала? — спросила она.

— Выражение твоего лица яснее любых слов, которые ты могла бы произнести! — ответил он. — Если ты станешь моей женой, Зенобия, я не стану загонять тебя в гарем, обещаю! Ты будешь свободна и сможешь уходить и приходить, когда тебе захочется. Я сделаю для тебя то, что еще ни один князь Пальмиры не делал для своей княгини — я сделаю тебя равной мне.

— Я не хочу жить в женских апартаментах! — вдруг сказала она. — Если я стану твоей женой, я хочу, чтобы во дворце у меня был собственный дом. Я сама буду выбирать себе слуг и покупать рабов. Я не хочу, чтобы у меня в доме были шпионы.

Она остановила свою кобылу. Солнце уже взошло, небо было ярко-голубым и безоблачным, насколько достигал взгляд. Последовав ее примеру, он тоже остановил своего жеребца и повернулся лицом к ней.

— Я не обучена играть в эти игры, Ястреб! — спокойно произнесла она. — Давай будем откровенны друг с другом. Ты хочешь жениться на мне, и мой отец согласился на это. Но как скоро это произойдет, зависит от меня. Вы оба, и ты, и мой отец, знаете, что мне необходимо согласиться на этот брак. Мой отец считает, что ты — подходящий для меня человек. Из-за той великой любви, которую он испытывал к моей матери, он желает, чтобы я была счастлива. Я — счастливица! Немногие люди смогли бы понять мои чувства. Я — счастливица еще и потому, что для меня выбрали такого мужа. Ведь ты тоже понимаешь, что меня нельзя заковать в кандалы. Я должна остаться свободной! Ты был добр ко мне. Думаю, я уже начинаю любить тебя. То, о чем я тебя попрошу, нетрудно сделать.

— Понимаю тебя. Ты получишь все, что в моей власти! — ответил он.

— Ах, Ястреб, ты даешь слишком опрометчивые обещания! — поддразнила его она. — Никогда не следует соглашаться, пока не узнаешь все условия!

— Значит, ты хочешь учить меня, мой цветок?

— А разве ты не можешь поучиться у женщины? — резко парировала она.

— Ты хоть немножко любишь меня? — спросил он.

— А ты любишь меня. Ястреб?

— Думаю, я влюбился в тебя в тот самый день, когда убили твою мать. Ты была тогда так смущена, обижена и испугана! Мне захотелось протянуть руки и обнять тебя. Но ведь я был князем Пальмиры, а ты — дочерью моего двоюродного брата. Поэтому мне не удалось утешить тебя, хотя я хотел этого, Зенобия.

Эта исповедь удивила ее, а кроме того, была ей приятна. Однако нельзя допускать, чтобы он совершенно уверился в ней. И Тамар, я Баб, обе говорили, что женщина никогда не должна позволять мужчине становиться слишком самонадеянным.

— Надеюсь, ты не хочешь сказать, что провел все эти годы после смерти моей матери, тоскуя обо мне? Ведь я все равно не поверю этому, Ястреб!

— Я совершенно забыл о тебе, мой цветок! — прямо ответил он.

Ее гневный вздох, последовавший за этим утверждением, был ему приятен. Эта маленькая кокетка сделалась вдруг чересчур самоуверенной! Разве его отец не предупреждал его о том, что он никогда не должен позволять женщине становиться слишком самоуверенной?

— Но как же тогда ты можешь говорить, что любишь меня?

— В тот день я полюбил ребенка. Но когда я увидел прелестную девушку, в которую превратился этот ребенок, я снова влюбился. Я никогда не буду лгать тебе, Зенобия! Я люблю тебя!

Он взял ее за руку.

— О, мой цветок, я и в самом деле люблю тебя! Сжалься же над несчастным князем, который готов положить к твоим ногам свое сердце и свое царство! Когда мы поженимся?

— Скоро! — взмолилась она.

— Я не могу долго ждать, Зенобия. — Я — одинокий человек и страстно желаю, чтобы ты была рядом со мной, чтобы я мог любить тебя, говорить с тобой, делиться с тобой всем!

Эти его слова были как нельзя лучше рассчитаны на то, чтобы завоевать ее, и ничего лучшего он не мог сказать.

— Я выйду за тебя замуж, как только позволят жрецы, — ответила она.

Он приподнял брови, удивившись ее внезапному решению, и она улыбнулась.

— Я ведь нужна тебе, мой Ястреб? Разве ты сам только что не сказал мне это? Наш брак на самом деле стал фактом с тех пор, как вы с моим отцом пришли к такому соглашению. Под сомнением оставалась лишь дата свадьбы. Логика подсказывает мне, что если мысль о том, что прошлой ночью ты был с Делицией, огорчила меня, значит, я, должно быть, немножко люблю тебя, хотя все еще не могу признаться в этом даже самой себе.

— Ох, Зенобия, хотел бы я знать, какой же будет та женщина, в которую ты скоро превратишься! — сказал он.

— А почему тебе это так интересно? Ведь ты будешь со мной и все увидишь! — засмеялась она в ответ. Он тоже рассмеялся.

— Значит, я увижу это, мой цветок! Я увижу! Потом, повернув лошадь обратно к городу, он сказал:

— Пришло время возвращаться, Зенобия. Я не буду состязаться с тобой, но давай поедем галопом, чтобы Аль-ула могла показать тебе свой аллюр.

Прежде чем его слова затихли на ветру, Зенобия развернула кобылу и умчалась. Изумленный — она всегда изумляла его! — он пришпорил Ашура и поскакал следом за ней. Вместе они с шумом помчались по едва заметной дороге, которая вела через пустыню в Пальмиру. Копыта лошадей взметали клубы желтой пыли. Он видел, как она низко пригнулась к спине своей лошади. Пряди ее волос развевались. Какое это великолепное создание, эта девочка-женщина, которая совсем скоро должна стать его женой!

Когда они въехали через главные ворота дворца в обширный внутренний двор, охранники, стоявшие возле ворот, с трудом подавили возгласы восхищения. Легко соскочив с лошади, Зенобия торжествующе вскрикнула:

— Я опередила тебя!

— Но ведь мы не соревновались! — возразил он.

— Разве нет?

Ее взгляд дразнил. Потом она повернулась, снова засмеялась тихим, вызывающим смехом и вбежала в дом.

Он почувствовал, что его чресла охватывает возбуждение, и усмехнулся. Поскорей бы пришел день их свадьбы. Несмотря на то что ему предстоял насыщенный рабочий день, он намеревался увидеться до захода солнца с Забааем бен Селимом и уладить с ним все детали, касающиеся его помолвки с Зенобией. Публичное оглашение следовало сделать на следующий день, и тогда эта маленькая кокетка примет на себя обязательство. Он целеустремленно, широкими шагами пересек внутренний двор и направился в свою часть дворца. «Скоро, уже совсем скоро, мой цветок, — думал он, — и тогда ни один из нас больше не почувствует себя одиноким, потому что мы будем принадлежать друг другу навсегда. Навсегда!»

Ему нравилось, как звучит это слово.

Глава 3

Пальмира, царица среди городов Восточной империи, лежала почти на полпути между столь же древним городом Багдадом и синим Средиземным морем. Говорили, что Пальмиру основал Соломон, и ее жители чрезвычайно гордились этим. Построенная на территории огромного оазиса, там, где пересекалось большинство караванных путей, пролегавших между Востоком и Западом, Пальмира была городом, через который проходили все богатства мира по пути на запад, в Европу, или на восток, в Персию, Китай и Индию. Греки и римляне, сирийцы и евреи, арабские торговцы из всех племен собирались здесь, строили огромные, амбары и склады, чтобы надежно хранить в них шелка, ковры, специи, слоновую костью, драгоценные камни, зерно и финики. Они строили роскошные виллы, в которых селили свои семьи, а также наложниц, потому что в Пальмиру прибывали рабы со всего света.

Городские архитекторы питали особое пристрастие к колоннам, и все самые большие здания в Пальмире украшались ими. Вокруг центрального внутреннего двора одного из храмов возвышалось триста семьдесят грациозных колонн. На постаментах стояли статуи самых известных жителей Пальмиры. Главный проспект города с обеих сторон был окаймлен двумя рядами колонн по семьсот пятьдесят колонн с каждой стороны, а храм Юпитера имел колоннаду длиной в милю, состоявшую из тысячи пятисот коринфских колонн.