— Ни одной, — сказал он, — Ох, Марк!

Качая ребенка одной рукой, она протянула другую и взяла его за руку. Так они и держались за руки, пока Мавия наконец не насытилась и не заснула у материнской груди.

— Будь я только женщиной, — тихо произнесла Зенобия, — я бы так гордилась, став твоей женой. Я не могла сказать тебе это, пока Лонгин оставался в комнате, это огорчило бы его. Ты же знаешь, какой он, мой дорогой.

— Мы могли бы пожениться тайно, — предложил он.

— Марк, наступит день, когда я выйду за тебя замуж, если ты все еще будешь желать меня. Когда этот день придет, мы отпразднуем его со всей торжественностью. Ты проведешь меня по улицам Пальмиры к своему дому, как подобает порядочному мужчине. Я стану твоей женой, и пусть это видит весь мир. Я не испытаю стыда. Но до этого мы будем любовниками, и я не буду стыдиться этого тоже. Ведь сейчас мой долг — чтить память Одената Септимия. Это — мой долг перед его и моим сыном Вабаллатом, юным царем этого города, и перед самой Пальмирой. Я не могу уклоняться от выполнения своего долга, Марк. Не могу!

В отдаленной части дворца Зенобия выделила для себя апартаменты, куда не разрешалось входить никому, кроме Марка и старой Баб. Однако он редко видел там старую няню царицы. Большую, светлую и просторную комнату она превратила в убежище чувственности, где они могли любить друг друга вдали от пытливых глаз.

Пол комнаты был выложен большими плитами бледно-золотистого мрамора, так тщательно подогнанными, что казались одним большим куском. В ней был купальный бассейн из черного мрамора, наполненный теплой душистой водой, струившейся из четырех озорных золотых купидонов. Слева стоял большой шкаф, украшенный красивой резьбой, круглый стол, тот самый стол из африканского кедра, который Зенобия купила у Марка много лет назад, с двумя круглыми стульями со спинками и украшенными резьбой подлокотниками и ножками. На всех стульях были чехлы из ярко-синего шелка.

В дальнем левом углу комнаты находилось большое квадратное ложе, установленное на помосте, на который вели две ступеньки. Ложе — огромный полосатый матрас из шелка кораллового и золотистого цветов, набитый тончайшей и чистейшей шерстью белых ягнят. На матрасе разбросаны шелковые подушки ярко-синего и изумрудно-зеленого цвета.

У стены напротив возвышались семь колонн из золотистого мрамора с красными прожилками. Между ними висели тонкие шелковые занавески, которые легко раздувались под мягким вечерним ветерком. В самые холодные дни шелк заменяли тяжелой шерстяной тканью коричневато-золотистого цвета.

Стены украшали красочные фрески, изображавшие богов и богинь, играющих в любовные игры. Диану, целомудренную богиню охоты и луны, пленил, схватив в объятия, бог солнца, Аполлон, дерзко ласкающий ее обнаженные груди. Не менее целомудренных подружек Дианы преследовала целая стая жадных сатиров. Чувственная Венера, богиня любви, полулежала на ложе. Эта бело-розово-золотистая голубоглазая красавица была абсолютно обнаженной, а двое очень красивых и чрезвычайно щедро одаренных природой молодых смертных мужчин пытались ублажить ее. Юнона, царица тех счастливцев, что жили на горе Олимп, лежала на спине с широко раскинутыми ногами, лицо выражало экстаз, в то время как Вулкан, бог кузнечного ремесла, тяжко трудился. Юпитер, царь Олимпа, был представлен в двух видах: в виде лебедя, обольщающего прекрасную Леду, жену спартанского царя Тиндарея, и в виде быка с каштановой шерстью, похитившего и соблазнившего Европу, дочь Агенора, царя финикийского города Тира. Однако обе эти дамы выглядели очень довольными. Среди богов и богинь резвились нимфы и кентавры. Они изображались в самых разнообразных позах, некоторые из которых были весьма интересны.

Внимательно изучив эти фрески во время своего первого визита в апартаменты, Марк с улыбкой заметил:

— Не уверен, что такие вещи возможны, если у тебя тело наполовину человеческое и наполовину лошадиное. Он сидел, откинувшись, в кресле у стены.

— Однако дамы, кажется, довольны, — раздался голос Зенобии из черного мраморного бассейна, в котором она плавала. В кристально-чистой воде бассейна виднелись ее собственные, очень чувственные формы.

— И все же это меня удивляет… — размышлял он. Потом он повернулся к ней.

— Иди же ко мне, любимая. Прошло уже более трехсот ночей с тех пор, как ты лежала в моих объятиях. Боги знают, что я всегда был терпеливым мужчиной, но теперь моему терпению пришел конец.

Ее серые глаза потемнели при воспоминании о страсти той единственной ночи и на мгновение мягкая улыбка тронула ее губы. Она подплыла к краю бассейна, медленно поднялась по ступенькам, а он с пылким желанием смотрел на ее пышное золотистое тело. Капельки воды мерцали подобно алмазам. Она лениво вытерлась, взяла алебастровый флакон и направилась к нему через комнату. Вручив ему флакон, она промурлыкала:

— Не натрешь ли ты меня этим кремом, Марк? Не дожидаясь ответа, она пошла к ложу и легла на живот. Поднявшись, он снял набедренную повязку и, обнаженный, присоединился к ней. Уже пришло лето, и ночь была теплой. Он широко раздвинул ее ноги и сел, используя в качестве сидения ее ягодицы. Потом он вылил ароматный розовато-лиловый крем на свою большую ладонь и осторожно поставил флакон на одну из ступенек ложа. Потерев ладони Друг о друга, чтобы равномерно распределить крем, он начал массировать ее.

— О! — протянула она, когда его руки прошлись по ее спине и плечам.

Он продолжал массировать в течение нескольких минут, пока крем не впитался в ее кожу. Потом изменил позицию, сев лицом к ногам, и склонился над ней. Взяв еще немного розоватого крема, он начал массировать ее ягодицы.

— 0 — о-о-х!

Зенобия тихонько вскрикнула от удовольствия, а он улыбнулся. Она задумала поиграть с ним в эту возбуждающую игру, ну что ж, он кончит делать массаж, и она будет не в состоянии контролировать пламя, бушующее внутри ее.

Закончив массаж ягодиц, он начал втирать ароматный крем в кожу ног, а затем стал массировать руки. Делая это, он в то же время покрывал дразнящими поцелуями ее шею, отведя предварительно в сторону длинные черные волосы. С большим удовлетворением он заметил, что она вздрагивает под его прикосновениями.

— Марк!

Ее голос был каким-то напряженным.

— Да, любимая? — спросил он без малейшего волнения.

— Думаю, пора закончить.

«Конечно же, пора остановиться», — думала она в неистовстве. Все ее тело горело и жаждало ласк.

— Уже? — спросил он невинно и, просунув руки коснулся ее дивных грудей. Дразнящими движениями он пощипывал соски, и вздох удивления доставил ему большое наслаждение. Он накрыл ее своим телом, и его тяжесть вдавила ее в матрас. Он прошептал ей на ухо:

— Моя возлюбленная богиня, уж не собираешься ли ты довести меня до сумасшествия? Ты уже достигла цели! Она содрогалась, пламя желания бушевало в ней.

— Марк!

Он услышал ее мольбу и поднялся, чтобы перевернуть ее на спину. Ее прекрасные груди приподнимались и опадали в быстром ритме. Его темно-каштановая голова опустилась, чтобы захватить в плен ее дерзкий сосок. Он стал ласкать его языком круговыми движениями, пока она не застонала низким голосом, который одновременно выражал и наслаждение, и разочарование. Он поднял голову и припал к другому соску, в то время как его рука мяла грудь, которую он только что оставил. Груди Зенобии сделались чрезвычайно чувствительными с тех пор, как она перестала кормить Мавию и передала эту заботу кормилице.

«Он собирается свести меня с ума», — думала Зенобия. Вытянув руку, она схватила его за густые волосы и оттянула от своей груди.

— Поцелуй меня! — яростно требовала она. На мгновение он тихонько засмеялся, а потом его губы неистово набросились на ее губы, и его язык заполнил ее рот, искусно ведя бой с ее языком, который не хотел подчиняться и боролся с не меньшей ловкостью, вливая в его жаркие чресла быстрый жидкий огонь.

Она с озорством укусила его, и он нежно побранил ее. Она засмеялась и, сделав провоцирующее движение, прошептала: