— Ты не должен делать этого! — закричала она. — Ты же разорвешь мне внутренности!

С минуту он молчал, наслаждаясь ее наивностью.

— Ведь ты будешь рожать наших детей, моя дорогая! — терпеливо объяснил он ей. — Если там может пройти целый ребенок, то и я смогу!

Она безмолвно покачала головой в знак несогласия. Но он решительно заключил ее в объятия, нежно целовал и гладил ее до тех пор, пока огненная стихия снова не начала бушевать в ней.

Она чувствовала себя очень необычно, как никогда прежде. Ее тело казалось ей сладким пламенем, и это пламя разгоралось под его прикосновениями. Это было приятно и в то же время мучительно. Наконец, она почувствовала, что больше не в силах выносить эту сладкую муку.

Он ощутил, что ее тело расслабилось, и в то же мгновение его член вошел в ворота ее женственности и мягко проник в ее невероятно напряженное лоно. Ее девственная плева была туго натянута, и на мгновение он остановился, поцеловал ее закрытые веки и убрал с ее лба прядь волос. Она застонала, и в звуке ее голоса слышались одновременно и страсть и испуг. Он чувствовал, как сильно стучит ее сердце под его грудью.

Зенобии казалось, что он разрывает ее на части. Его мужское естество заполняло ее всю, жадно поглощало ее, и она испытывала жестокую боль. Она старалась лежать неподвижно, с плотно закрытыми глазами, чтобы он не узнал о ее боли и его удовольствие не было испорчено. Когда он на мгновение остановился и попытался успокоить ее, она почувствовала некоторое облегчение. Но затем он возобновил свои движения и быстро прорвался через ее девственную преграду. Она пронзительно вскрикнула от боли и попыталась увернуться от него, но он твердо держал ее и продолжал проникать в ее сопротивляющуюся сладость.

— Нет, нет! — всхлипывала она, и на глазах ее показались слезы.

Тут вдруг она осознала, что его мужское естество, которое всего лишь несколько минут назад казалось ей раскаленной докрасна кочергой, внезапно сделалось источником самого дивного наслаждения. Однако боль все усиливалась. Ей казалось, что она больше не в состоянии сопротивляться ему. Его член двигался вперед и назад в ее теле, и казалось, что весь мир вокруг нее пульсировал и кружился в мириадах ощущений. Зенобия не представляла себе, что может существовать что-нибудь столь же великолепное, как это слияние тел. Она словно бы растворилась в нем, а он — в ней. Наслаждение все усиливалось, и наконец, боль исчезла без следа, а она все падала и падала в теплую и приятную темноту.

Она вцепилась в князя, потерявшись в мире своих чувств, и он был восхищен ее откликом на его страсть. Он с нежностью заключил ее в объятия, чтобы, вновь придя в себя, она почувствовала, что он нежно любит ее. Ведь так оно и было на самом деле. Покрывая ее лицо нежными легкими поцелуями, он ободряюще прошептал ей:

— Я люблю тебя, моя дорогая! Моя обожаемая жена, я так люблю тебя!

Он повторял эти слова снова и снова, пока она, наконец, не открыла глаза и не взглянула на него.

— О мой Ястреб, я тоже люблю тебя! Я хочу доставить тебе удовольствие, но неужели каждый раз мне будет так же больно, как сейчас?

— Нет, больше никогда! — пообещал он. — Тебе было больно только потому, что ты девственница, Зенобия. Не могу понять, почему Тамар не сказала тебе об этом!

— Ведь у Тамар только сыновья. Кроме того, она, возможно, не хотела пугать меня, — ответила Зенобия.

— Тогда почему же твоя Баб не сказала?

— Это не дело Баб — рассказывать мне о таких вещах, — объяснила она.

Оденат раздраженно вздохнул.

— В таком случае, полагаю, это мое дело — учить тебя, мой цветок.

— Да, мой господин, — ответила она с притворной сдержанностью.

Он почувствовал, что желание снова растет в нем, и думал, осмелится ли он еще раз овладеть ею или нет. В ее девственной преграде образовалось болезненное отверстие, и у него не было сомнений, что она испытывает боль.

— Я снова хочу тебя, мой Ястреб!

Она подчеркнула свои слова, повернув голову и нежно укусив его за предплечье.

По его телу пробежала дрожь. Он понял, что его невеста — страстная женщина. Протянув руку, он стал тереть ее сосок, пока он не сделался упругим и не встал, словно стойкий маленький солдатик, стоящий на холме ее восхитительной груди. Она притянула его голову к себе, стала целовать его в губы и шептать;

— Возьми же меня, мой дорогой! Я вся горю! Он лег на нее и проскользнул в ее нежное лоно, чувствуя, что она чуть-чуть вздрагивает от боли. Он медленно продвигался вперед в ее теле, проникая все глубже, а потом вышел наружу, но только для того, чтобы потом вновь стремительно погрузиться в ее пылающее страстью тело. Он почувствовал, что ее ноготки скребут его спину, и услышал ее крик.

— Нет! Я хочу получить наслаждение, мой Ястреб! Не отказывай мне в этом!

Он засмеялся и сел между ее широко раздвинутыми ногами.

— Не спеши, мой цветок! Можно получить еще большее удовольствие, если не торопить события.

И он начал совершать мучительно медленные движения, которые доводили ее до грани безумия.

Зенобия оказалась совершенно беспомощной перед теми восхитительными ощущениями, которые начали одолевать ее. В первый раз она испытывала боль, но потом все пошло хорошо, и это ей понравилось. Теперь, хотя она и испытала минутное неудобство, когда он начал все сначала, ей по-прежнему было приятно. Она не верила, что может быть еще лучше, однако каждая минута приносила все новые восторги, и наконец она закружилась, совершенно потеряв ощущение времени, но ничуть не беспокоясь об этом. Единственная мысль пронеслась в голове — какая она была дурочка, когда боялась его. Князь, лежа на ней, застонал от испытываемого им наслаждения и упал на ее грудь.

Оба они погрузились в глубокий сон. Зенобия, с ее способностью быстро восстанавливать силы, свойственной молодым здоровым животным, проспала несколько часов и проснулась. Стояла полночь, черная и очень тихая. Светильники все еще горели, так как ни она, ни князь не позаботились о том, чтобы погасить их. По портику гулял легкий ветерок, и светильники мерцали, отбрасывая на стену причудливые золотисто-красные тени. Она лежала на спине и спокойно осматривала комнату, в которой недавно стала женщиной. Она сразу поняла, что эта комната предназначалась для женщины. Это ее комната, комната, в которой она будет делить со своим Ястребом нежную, сладкую близость; комната, в которой она будет рожать детей; комната, в которой она, быть может, испустит свой последний вздох, будучи уже старухой.

«Здесь все просто», — думала она, пока ее взгляд медленно перемещался по помещению. Но ведь Оденат говорил, что специально не стал украшать комнату, оставив за ней право выбора. В этом было что-то новое и приятное.

— Ты уже проснулась? Его голос нарушил тишину.

— Да.

— О чем же ты размышляешь, мой цветок?

Искренний ответ уже был готов сорваться с ее губ, но она сдержалась. Едва ли ему покажется лестным, что в ночь после свадьбы она думает о том, как бы получше украсить их дом.

— Я думала о тебе. Ястреб, — сказала она.

— И что же ты думала?

— Что люблю тебя! — ответила она.

Он приподнялся на локте и, улыбаясь, заглянул ей в лицо.

— Мы будем и друзьями, и любовниками, и супругами! Ох, Зенобия, я так счастлив, у меня есть ты! Я был так одинок после смерти моего отца! Ни моя мать, ни Делиция не могли быть моими друзьями, они не понимают меня. Но ведь ты понимаешь, мой цветок, не правда ли? Пальмира — великий город, и мы сделаем его еще более великим. Тогда наш сын станет даже более великим господином, чем его отец и дед!

— Но как же мы сможем стать великими, если нами правят римляне? — спросила она.

— Вскоре Антоний Порций уйдет в отставку, — объяснил он. — Он говорил, что император никого не пришлет на его место. Римляне доверяют нам, Зенобия. Вскоре я буду по праву править этим городом, как правили до меня все князья Пальмиры.

— Но как ты сможешь править Пальмирой, если римляне все еще держат в городе гарнизон? — спросила Зенобия.